Версия следствия об убийстве журналиста, которую Путин уже изложил Бушу, может развалиться в суде
15 февраля под председательством нового судьи— Владимира Усова фактически заново стартует процесс по делу об убийстве главного редактора русской версии журнала «Форбс» американского журналиста Пола Хлебникова. Его убийство, напомним, следствие «повесило» на Хож-Ахмета Нухаева, чеченского бизнесмена, через которого проходили денежные потоки для финансирования лидера самопровозглашённой Ичкерии Джохара Дудаева. Прокуратура объявила, что найдены исполнители заказа, ниточка от которых тянется к этому финансисту, герою последней книги Хлебникова «Разговор с варваром». Исполнителей — М. Вахаева и К. Дукузова — экстрадировали из Белоруссии, объявив, что вышли на них, расследуя дело о похищении некоего банкира. Правда, потом было объявлено, что чеченцы, державшие его связанным на квартире, где вроде бы нашли пистолет, из которого 9 июля 2004 года стреляли в Хлебникова, на самом деле «правильные» чеченцы. «Пособники киллеров» оказались помощниками кадровых офицеров ФСБ, которые на самом деле «прикрывали» банкира.
А попутно, по версии следствия, Дукузов и Вахаев выполняли заказ на другое «мокрое дело», который им якобы поручил московский нотариус Фаиль Садретдинов. Последний к убийству Хлебникова не имеет никакого отношения, но тем не менее материалы эти включены в дело Хлебникова только потому, что следствие посчитало, что два «заказа» объединяют одни и те же исполнители.
Так, в деле, которое до недавних пор слушалось в закрытом режиме, появился заинтересованный в чистоте расследования человек с высшим юридическим образованием и опытом работы. В результате он нашёл несообразности не только в своей части 40 томов уголовного дела, но и в расследовании убийства Пола Хлебникова.
Прежде чем рассказать о многомесячном процессе следствия, которое вынужден вести параллельно официальному московский нотариус Фаиль Садретдинов, штудируя в камере изолятора тома обвинения, приведём пример недовольства его дотошностью со стороны авторов этих томов. Пример дикий и свежий.
Как из Александра Конькова выбивали показания
3 января 2006 года в 12.45 в открытую дверь квартиры, в которой проживал Александр Коньков, не спросясь и без ордера на арест или обыск, вошли четверо. Двое из них, в милицейской форме, представились сотрудниками ОВД «Люблино», а ещё один, в штатском, показал удостоверение 6-го отдела МУРа (фамилию Александр не разглядел). Они объяснили, что должны доставить Александра на допрос к следователю прокуратуры города Москвы Долгинову, и повезли на милицейской машине, как они сказали, в ОВД. Не доезжая метров 50 до шлагбаума перед райотделом, машина остановилась, все пересели в другую. Доехали до Балакиревского переулка, поднялись в 304-й кабинет здания прокуратуры. Коньков излагает начало разговора так: «Понимаете, почему мы вас сюда привезли?» — «Наверное, по поводу моего начальника Садретдинова, у которого я водителем работал, спрашивать будете?» — «О взрыве у квартиры следователя Пипченкова Олега Васильевича слышал? Если не будешь отвечать, на тебя повесим». Взрыв был в конце осени, его видела по телевизору жена Конькова, она и рассказала Александру о происшествии. Она же за несколько месяцев до того расписалась в повестке, которую присылал тот самый Пипченков, вызывая Конькова в качестве свидетеля по делу его шефа. Коньков летом в прокуратуру не пошёл, не желая ввязываться в явно непростое дело его начальника, а теперь, в январе, сказал привезшим его оперативникам, что говорить готов в присутствии адвоката. Ему ответили, что если адвокат внизу появится, то ему скажут, что Александра здесь нет, а самого увезут в МУР. Непосредственно после этого вступления его — легонько так, ежедневником, какой-то папкой, — начали бить по голове. Интересовались подробностями отношений Конькова и Садретдинова, о которых следователи Долгинов и Пипченков оказались весьма осведомлены. Ничего ранее не известного Коньков не смог им сообщить, но оперативники, которым следователи регулярно передавали Конькова, продолжали выбивать нужные показания. Не только физически — всё же кроме кулаков у них и головы есть, — но и психологически: мол, и сам сядешь (в сумме лет 15 наобещали), и жену твою посадим — наркоманка она у тебя! Ну и что, что дома с ребёнком сидит, всё равно найдём у неё наркотики.
От канцелярских принадлежностей — папок и ежедневников — перешли к спецтехнике. Сначала был инструмент, приспособленный из какого-то приклада, такая крепкая деревянная дубина. Под лопаткой у Конькова ещё долго синяк не сходил. Потом перешли к «изыскам». Показали штуковину, из которой сыпались искры при нажатии какой-то кнопки. Оказалось, бьёт она этими искрами сильно, да ещё способна увеличивать силу удара. Электрошок, одним словом. Испробовали на Александре всю гамму его возможностей, даже батарейки менять пришлось… Прибегали к упаковочным материалам — пластиковым пакетам, надевали всё на ту же многострадальную голову. Парень он сильный, когда начинал задыхаться — силы удваивались, хотя и держали его за руки, пакеты срывал. Ах, ты казённое имущество портить!.. За эту провинность «тыкали» его чем-то острым в спину и живот, в спине остались дырки, на животе — синяки. Брюшной пресс у парня хороший…
Шофёр Садретдинова схлопотал сотрясение мозга
Но терпеть становилось всё труднее, особенно когда принесли пакет поплотнее — не порвёшь: это твой контрольный пакет. Он им говорит, своим «собеседникам»: вы скажите, что надо, я вам всё подпишу, вы только скажите! А они отвечают, что под диктовку им от него ничего не надо, а нужно чистосердечное признание. В чём?! Пипченкова не взрывал, про Фаиля ничего плохого сказать не может — тот и свадьбу парню помог справить, и с квартирой. Очевидно, что именно надо написать или сказать — про это лучше следователи знали, а не опера, но и следователи, в комнату к которым его отводили, ничего прямо не говорили. Всё спрашивали про отношения его шефа с теми, кто оказался замешан в деле о «заказе на убийство» знакомого нотариусу Садретдинову риелтора Пичугина. А затем Александра предупредили, что раз 12 января он должен идти в суд свидетелем по этому делу, то 11-го надо бы опять зайти в прокуратуру… И отпустили. Предупредив, чтобы не думал побои «снимать» и вообще шум поднимать: не мы, так другие посадят, не сейчас, так через 5—10 лет, не тебя, так жену твою. Освободили около часа ночи, через полдня после прихода незваных гостей, хотя заставили расписаться, что освободили его ещё днём, как и положено — через четыре часа. Но к ночи мать Александра уже успела подать заявление о похищении сына, а по телефону ей ответили, чтобы не волновалась — сын в 6-м отделе МУРа.
Потом по сравнению с прошедшими бесконечными, беспредельными часами была рутина: Коньков получил в райбольнице справку о побоях, её попытались оспорить работники Кузьминской прокуратуры, но и их эксперты первоначальные выводы подтвердили. Парень отлежал 16 дней в больнице с сотрясением мозга. 11 января к мучителям не пошёл, но и на следующий день свидетельствовать в суд — тоже. В больнице лежал. А по поводу своего допроса в прокуратуре Москвы теперь готов до отдельного суда дойти. Хоть до Страсбургского. Его фотографии со следами «собеседований» размещены в Интернете, на сайте, созданном сторонниками невиновности Садретдинова. Но мы приводим сведения, почерпнутые из личного с Александром общения.
Нотариус против риелтора, риелтор против нотариуса
Теперь несложно догадаться, какими методами формировалось дело Фаиля Садретдинова и какими нитками шиты те из 40 томов уголовного дела, которые относятся непосредственно к нему. Если верить сообщениям СМИ, потерпевший Пичугин был знаком со следователем Пипченковым. Последний сидел в соседнем кабинете городской прокуратуры со следователем, которому поручили расследовать убийство Хлебникова. И когда расследование застряло — на этапе перехода от показаний «похитителей банкира» к непосредственной возможной связи экстрадированных М. Вахаева и К. Дукузова с подобного рода преступлениями — связь эта возникла из небытия, из повисшего в окружной прокуратуре совершенно другого дела. Дело зародилось давно, ещё в конце прошлого тысячелетия, когда риелтор Алексей Пичугин попал в изолятор, будучи подозреваемым в мошенничестве с квартирами беспомощных стариков (о нём была даже большая статья в «МК»). Перед тем как получить свои пять лет условно (впрочем, в разных листах дела Пичугин указывает разные сроки в приговоре и разные даты суда), он познакомился с авторитетными «казанскими пацанами», в частности с Ильдусом Закировым. И потом, когда вышел на свою условную свободу, дождался освобождения Закирова и познакомил его с нотариусом Садретдиновым. С Фаилем он работал до тех пор, пока Садретдинов не заподозрил, что Пичугин обманывает и его и клиентов. К этому добавились испорченные личные отношения: Пичугин и Садретдинов поссорились из-за квартиры, не слишком чистой юридически, и денег, взятых за неё риелтором, которые тот не хотел отдавать покупателю-нотариусу. Примерно в это время Пичугин рассорился и с Закировым. В ноябре 2003 года знакомство приобретает драматический оттенок для всех троих, о чём и должен, по замыслу следствия, свидетельствовать шофёр Коньков. В начале месяца неизвестные люди убивают Закирова. Тот, по словам Садретдинова, предвидел такой поворот и говорил ему, что виноват может быть Пичугин, который ему, как и Фаилю, не спешил отдавать долги. В заявлении Садретдинова в адрес общества «За права человека» написано, что Закиров рассказывал ему, как Пичугин грозился «убрать» Закирова. С этими сведениями сразу после убийства, 10 ноября, Садретдинов идёт в милицию. В прокуратуре САО Москвы заводят уголовное дело, в котором свидетель Садретдинов объявляет о своих подозрениях в адрес Пичугина. А 21 ноября кто-то стреляет уже в Пичугина. И тот, в свою очередь, обвиняет Садретдинова в организации покушения. Пичугина обнаруживает милиция в «Мерседесе», остановившемся поздно вечером на Садовом кольце напротив «детского» входа в зоопарк. На стекле водительской дверцы на уровне головы — три пробоины, ещё одна дырка — в капоте. Пичугин ранен, но не в голову, а в поясницу. И пули, которые из него извлекли, отнюдь не сплющены, как должны бы быть после столкновения с двойным стеклом «Мерседеса», а вошли в тело снизу (есть акт экспертизы). Кстати, пулю, ударившую в капот, никто не искал и не сравнивал с другими. Пичугин объясняет, что стреляли в него во дворе напротив Дворца молодёжи на Комсомольском проспекте (это ж сколько он проехал с тремя пулями в плече, спине и пояснице, преследуя, по его словам, стрелявших!).
Как бы то ни было, теперь уже по заявлению Пичугина заводят дело на Садретдинова по обвинению в организации покушения на убийство. Первое дело, по заявлению Садретдинова, — в Северном округе, новое, второе — в Центральном. Оба дела не слишком быстро движутся, в январе 2004 года приезжают к нотариусу с вопросами опера из Хамовников. Следователи ещё, как положено, запросили распечатки переговоров с мобильных телефонов обоих фигурантов, взяли с запасом — с 1 по 24 ноября, из них видно по крайней мере, откуда, кому и сколько раз звонили. После этого дело было приостановлено. И вдруг в феврале дело о покушении на Пичугина забирает из ЦАО в городскую прокуратуру следователь Пипченков, о первом же деле никто не вспоминает.
Под федеральной программой защиты свидетелей
А летом 2004 года убивают Пола Хлебникова. 11 пуль, предположительно из пистолета Стечкина, вечером 9 июля кучно ложатся в тело редактора русской версии журнала «Форбс». Дело поручается следователю Оганяну — соседу Пипченкова по кабинету. Оно тоже замирает на время — до осени 2004 года, пока на квартире в Москве не обнаруживают неких Агаева и Эльмурзаева с двумя пистолетами, гранатой и связанным банкиром. Выясняется, впрочем, что банкира они только охраняли по поручению знакомых офицеров, к квартире и пистолетам имеют лишь опосредованное отношение. А на пистолете вроде бы находят следы, идентичные обнаруженным на машине, из которой, по версии следствия, стреляли в Хлебникова. Позже именно эту версию оспорит шибко грамотный Садретдинов, а пока он и не ведает, какие международные тучи сгущаются над ним. В конце февраля уже 2005 года из Белоруссии экстрадируют подозреваемого (по отпечаткам пальцев) чеченца со множеством паспортов. Выясняется, что он — Дукузов. 17 марта следователь пишет письмо Пичугину, на следующий день тот является в прокуратуру, ему показывают фото Дукузова — и он опознаёт в нём стрелявшего в него киллера (видел один раз в темноте двора без фонарей полтора года назад…) Так человек, давно и успешно сотрудничавший с правоохранительными органами, помог им в трудном деле выполнения наказа «верхов». Раньше Пичугин пользовался расположением милиционеров, когда раздобывал справки об умерших и спившихся стариках, чтобы оформлять на себя их квартиры, а когда попался — завязывал нужные администрации тюрьмы знакомства, после чего получил неожиданно мягкий приговор. Теперь он, несмотря на несколько заведённых на него дел по обвинению в мошенничестве, находится под защитой федеральной программы охраны свидетелей. А дело Хлебникова попало уже в Генеральную прокуратуру. Но по дороге от следователя Пипченкова из него исчезли важные сведения о переговорах по мобильному. Опись распечаток Садретдинова заканчивается 13 ноября, а Пичугина — 18. Как вы помните, стреляли в риелтора 21-го, запрашивали у провайдера сведения по 24-е. Это потеря или плата Пичугину за услугу? Как бы то ни было, в мае 2005 года арестовывают Садретдинова. Зато случай с чеченцами, державшими заложника, и их шефом офицером Сливкиным выделяют в отдельное дело. Хлебников дважды перед смертью повторил, что стрелял в него русский Так в сшитом из лоскутков деле появляется человек, который лично заинтересован каждый из клочков просмотреть на свет, да к тому же и умеющий это делать. И Садретдинов обнаруживает, что 22 ноября, на следующий день после выстрелов в Пичугина, на месте предполагаемого покушения не обнаружили ни осколков стекла, ни гильз, да никто из соседей и не слышал никаких выстрелов. Зато при первоначальном осмотре милиционерами, остановившими дырявый «Мерседес», отмечена ложка с веществом белого цвета, которая потом пропала из вещдоков. Может, потому и пропала, что наводила на версию о разборке в наркопритоне, в которой мог пострадать Пичугин? Дальше — больше… Получается, что в те дни, когда по показаниям Пичугина Садретдинов то ли в офисе, то ли в квартире (показания путаются) пытался с помощью всё тех же чеченцев выбить из него долги, Садретдинов находился сначала в Астрахани, а потом за границей. Потом в протоколе обнаруживается запись, сделанная другими чернилами уже после стандартной росписи, что замечаний нет. И запись перечёркивает сделанные под протокол показания. Выясняется, что неиспользованные четыре патрона из обоймы пистолета, из которого вроде бы стреляли в Пичугина, отстреляны и исчезли после того, как пистолет был обнаружен на месте, указанном Пичугиным… Но всё это цветочки по сравнению с тем, что Садретдинов рассмотрел в основном деле. Должен предупредить, что мы с вами, читатель, ничего не нарушаем, несмотря на то, что дело в течение месяца слушалось в закрытом процессе. Поскольку ни мы, ни адвокат Пётр Сурский, который может подтвердить изложенные в статье факты, подписку о неразглашении не давали. Хотя Пётр Германович в отличие от нас с вами в процессе участвует. А закрыли дело не по главным эпизодам, а потому, что на процессе могут быть оглашены некие справки спецслужб. Ну, так оглашайте их на закрытом заседании! Почему закрыт весь процесс? Чтобы нелепицу никто не заметил? Садретдинов же заметил следующее. Парни, шедшие сзади Хлебникова по улице Докукина в момент его убийства, обратили внимание на машину, из которой позже стрелял водитель. Это были навороченные тёмные «Жигули» с тонированными стёклами, ребята как раз перед выстрелами обсуждали тюнинг этой машины. Но на предъявленной чёрной (а не тёмной) машине никаких следов тюнинга нет. Свидетель, который, по его словам, ехал за киллером после выстрелов, по доброй воле явившийся в милицию и описавший машину так подробно, что её тут же нашли в соседнем дворе, если верить распечаткам сотового оператора, в момент выстрелов был в больнице, куда позднее привезли Хлебникова. Кроме того, свидетель называет номер машины. Следствие потом заявляет, что этот номер украден с чужого «Опеля». Но находится общественный помощник ГИБДД, который на посту ранее останавливал машину с этим номером. И это была старая «копейка». Никак не «Опель». Более того, данные в журнал нарушений на посту этот дружинник брал из водительских документов, стало быть, в них значился этот самый номер. За рулём «копейки» был человек, очень похожий на того, который позже опознал машину киллера. И на того человека, который под видом монтёра приходил на квартиру Хлебникова копаться в телефоне. Кстати, в протоколе, где записаны его показания, почему-то нет фамилии следователя прокуратуры города Москвы… Пресса уже публиковала другое важнейшее противоречие: заместитель Хлебникова Гордеев, подбежавший к умирающему, спросил того, кто стрелял. И Хлебников дважды повторил: русский. Дважды, потому что Гордеев переспросил: «Кавказец?» — «Нет, русский!» Кстати, в версию заказа Нухаева не верит ФБР, судя по письму, имеющемуся в распоряжении адвокатов. Да и логика диктует: убивают не за опубликованное, а за то, что могут опубликовать.
Хотелось бы верить, что реальные заказчики убийства Хлебникова и те, кто дирижирует всем этим странным расследованием, — разные люди.
Иосиф Гальперин
