«Кошелек» Александр Егоров о старых традициях и «пиковых» авторитетах
Александр Николаевич Егоров, известный в определенных кругах, как Кошелек, — пожилой, невысокий, плотного телосложения мужчина, ничем, на первый взгляд, особым не привлекающий к себе внимания. Так выглядит единственный в Великом Новгороде человек, имеющий «воровской» титул. И дело не только в 28 годах заключения на «строгачах»: получить «воровскую» корону может только человек, наделенный особымикачествами.
– Александр Николаевич, с какого возраста начали «стремиться»?
– С «малолетки» УС-51/1 здесь в Новгороде. В первый раз пришлось попутешествовать. Ударил охранника – перевели в Грязовец на спецусиленный режим. Был такой раньше. Там добавили срок по вновь открывшимся обстоятельствам. Затем перевезли в Талаги под Архангельском во взрослую колонию уже на строгий режим. Теперь ее нет, закрыли. А закончилось все на станции Шожма в «десятке».
– Уже на «малолетке» захотели стать вором («в законе»)?
– Об этом и не думал! Приехал из Новгорода в Ленинград, а там познакомился с бывалыми людьми, уже повидавшими жизнь и многому меня научившими. Они рассказали мне, как правильно вести себя по жизни. С таким «знанием» и знанием «таких» людей я понял, что рано или поздно попаду за решетку. Когда, наконец, это произошло, я был уже подкованный.
– Кто были ваши наставники?
– Запомнился Володя Горбатый. Он больше всего уделял мне внимания, рассказывал про тюрьму. После, в 80-х он сидел в Пуксе Архангельской области. Еще Евсей, Монка, Берла, Валентин «Шкварка» делились со мной жизненным опытом. Все они евреи и, по возрасту, много старше меня. Давно покойные. Евсей уехал в Америку, жил на Брайтон-Бич. Известная личность. Валентина «Шкварку» я лет через 10 спустя снова встретил в омской «больничке» в Береговом.В учителях Кошелька была знаковая фигура российского криминального мира Берла (Горовацкий Берл Вульфович). В 1993 году он станет крестным отцом Васи Питерского сегодня больше известного, как монах Варлаам, уверовавший в Бога и раскаявшийся в прежней жизни.
– Почему вас так «потянуло» к евреям?
– Они очень шустрые (смеется). Кавказцев в 60-е Питере еще не было. Они позже стали перебираться, а евреи издавна всякими делами занимались… Вообще-то у моей бабушки еврейские корни. Может почувствовали… Очень хорошие люди были!
– Откуда такое прозвище – «Кошелек»?
– Я ходил с большим кожаным портфелем. Туда, как в кошелек, ссыпал мелочь. Очень удобно. С ним меня в первый раз и взяли на улице Герцена в Ленинграде.
– Что подтолкнуло красть?
– До сих пор не знаю. Рос в обычной семье. Мама и отец были работягами. В школе хорошо учился.
– Родители из тюрьмы вас дождались?
– Да. Они умерли в начале 2000-х. Я уже вернулся в Новгород. У меня еще есть младшая сестра. Тут же живет.
– Ваш самый долгий и самый короткий период жизни на воле?
– Самый долгий сейчас, после Онеги с 1999 года. Самый короткий – 12 часов. Только освободился из новгородской «двойки», и тут же снова забрали. Тем днем в городе напали на милиционера, а «повесили» его на меня.
– На следствии не протестовали?
– Не.
– А последнее слово?
– Меня никогда судьи не спрашивали. Быстро провели и все. Формальность.
– В зонах и тех, и тех («красных» и «черных») довелось побывать? В каких дольше?
– Все это ерунда. Все зоны одинаковы. Надо просто уметь договариваться! В Новгородской области все колонии, кроме Боровичей считаются почему-то «красными», хотя порядки везде абсолютно одинаковы. В Онеге для начала мне сломали 2 ребра, а затем на первые год и восемь месяцев определили в одиночку. Сидел «на жердочке» целыми днями, а на полу по колено воды. В Тулуне на строгий режим на учения приезжал ОМОН. Они по одному выводили на лестницу и пока бежишь вниз с 4-го этажа тебя колотят дубинками. Там били всегда очень жестоко. А чем закончилось? В том же Тулуне мы потом вообще свободно, не только по своему этажу, а по всей зоне, ходили. Стукнешь в дверь охраннику, попросишь отпустить в гости и идешь к кому захочешь. В Онеге мне привезли с воли две фуры тушенки, сахара, сигарет. «Хозяин» вызвал и спрашивает: «Что с этим добром делать»? Я «посоветовал» распределить «грев» среди мужиков через таких-то людей в определенной камере. Посмотрел он на меня, послушал, прислушался и ни одной банки себе не взял. Начальникам нужен порядок и мы — за него, только по своим понятиям. По прибытию я сразу «хозяевам» говорил: «Я такой-то и такой. Меняться и перевоспитываться не собираюсь». Если «хозяин» умный, то он долго не упирает на перевоспитание. Хуже, если формалист или просто по ходу смена начальника произойдет. Тогда все может затянуться или начаться по-новой. В конце-концов успокоятся и все идет, как положено.
– Чем это вы так на охрану воздействовали?
– Некоторые контролеры нас боялись, считая, что невыполнение просьбы может грозить серьезными неприятностями вне зоны. Другие проявляли сочувствие и даже уважение к ворам. Да и как можно не уважать того же Бриллианта!? Повторяю, надо уметь договариваться!
– В «пресс-хатах» пришлось побывать?
– Нет. «Пресс-хаты» изобрели в тюрьме Балашова. Так, во всяком случае, считается. Потом они появились в Златоусте, «Белом лебеде» и дальше. Тут такое дело. Нельзя слишком строго наказывать за «косяки». Прощать тоже нельзя, но во всем надо знать меру. Оступившийся и запуганный арестант сам идет к администрации и предлагает делать все, что она скажет. Не видит он из-за страха другого пути. Нельзя людей гнобить, загоняя в угол.
– А какой против «лома» прием?
– Беспредельщики из «пресс-хат» такие же обычные люди и боятся за свою жизнь. Помню один случай по Шожме. Мужиков постоянно притеснял нарядчик. Досиживал там свой последний год правильный арестант – Торбой звали. Надоело ему смотреть на издевательства. Пообещал мужикам отрезать у нарядчика уши. Через час вернулся, из кармана уши достал и бросил на пол. Заколол он нарядчика. Торбу через месяц приговорили к расстрелу. Он совершил правильный поступок, по понятиям. Всегда может найтись какой-нибудь дед и заштырить активиста. Об этом они знают и помнят.
– Бывали случаи, когда счеты с «ментами» на воле сводились?
– Специально за ними никто не гонялся, но при случайной встрече старые обиды могли вспомниться. Тут уж как кому повезет.
– «Косили»?
– Было дело. Первый раз — под наркомана. Таблетки на людях ел. Попал «больничку» поселка Береговой Омской области. Второй – псевдотуберкулез. Сидел рядом с домом в Боровичах.
– Таблетки какие?
– Не помню. Обычные. Аспирин или что-то похожее.
– При вас, в зонах, были бунты, голодовки, резня?
– Чего только там за все время не было (машет рукой).
– Кого из «воров» встретили в тюрьме первого?
– Бриллианта… В «Газах». Меня туда отправили с мениском, а он тогда уже почти ослеп на один глаз. Доктора «колдовали» над хрусталиком другого глаза. Я привез ему «маляву» от ребят из Новгорода. К нему в «Газах» был очень близок Володя Сабеев. Много разговаривали. Бриллиант учил быть всегда честными и никогда не связываться с наркотиками. Еще я запомнил, что он любил вышивать крестиком. Все время с иголкой сидел. Бриллиант был притягательной личностью, как, впрочем, большинство воров «в законе», с которыми мне приходилось встречаться в жизни. Люди тянулись к нему.
– На чем держался его авторитет?
– На личном примере. У него слово никогда не расходилось с делом.
– Страх перед ним был?
– Его решения сразу становились законом и исполнялись всеми без раздумий. Но он был правильный человек, не сатрап, «своего» ничего не «навяливал».
– Где и как к вам «подошли»?
– В Тулуне. Там сидело много воров… В тюрьме человек, как под рентгеном. Вся его сущность видна. Ко мне подходили и мы просто разговаривали про жизнь. Чаще всего Слава Иваньков. Он очень общительный человек. Потом спросили: «Хочешь в семью?» В принципе можно было самому попроситься. Ничего зазорного в этом нет. Также бы поговорили, а потом решили вопрос.
– Голосовали, как на партсобрании?
– Нет (улыбается). Все очень просто. Никакой бюрократии. «Маляву» про себя я уже увидел на свободе в Новгороде. Правда, устное известие дошло до дома раньше. Освободившись, я летел на самолете из Иркутска, а меня встречали, как и подобает моему новому статусу.
– Кто подписал?
– Все воры, что со мной тогда сидели – Азо (Самтредский), Слава Иваньков, Дато (Ташкентский), Роин, Слава Крыла, Семерик, Паата Маленький, Мераб Мафия, Ашот, Лео, Резо (Батумский), Тимур Цико.
– У вас «крестники» есть?
– Нет. Не встретил таких, за кого мог бы положиться своим именем.
– У вас «воровская» биография безупречна?
– Никто мне ничего предъявить не может.
– Неужели за 28 лет ничего, тяжелее ложки, в руки не взяли? В советское же время труд был основным методом перевоспитания!
– Ни часу не работал. Всегда отказывался. Еще бирку на груди не носил, положенный доклад не делал. За это постоянно наказывали. Половину времени заключения просидел в одиночке. Выводят на работу – говоришь: «Просто не хочу». Мы от скуки выходили на «вывертку» в Омске с Жорой Тамбовским. Там на промзоне шили рукавицы, а мы их с изнаночной стороны на лицевую выворачивали. Сами захотели, но работать насильно меня никто не мог заставить.
– За чем же 30 лет время коротали?
– Лежал на койке. (улыбается)
– Как насчет картишек в свободное время?
– Я не играю. Ну не совсем уж совсем. Дома иногда могу, а так нет. Вот Борис Горбатый, а еще Боря Брянский и Серега Костяной – настоящие «каталы».
– Что Япончик с Махо в Тулуне не поделили? (имеется в виду известный конфликт, якобы, «славянских» и «грузинских» воров за Иркутскую область)
– Когда меня привезли в Тулун на строгий, Слава уже там сидел на усиленном режиме. Потом у него случился конфликт, то ли с охранником, то ли с бригадиром. Он ударил его ножницами в глаз. Ему добавили срок и отправили в Ангарск. Очень скоро Слава оттуда вернулся к нам на четвертый этаж, на строгий режим. Махо тогда вором еще не был. Стал после Тулуна. В тюрьме ничего между ними не было, даже намека. Махо, вообще, довольно молчаливый. Может что-то внутри его и зрело, но ни словом, ни поступком он это не выказывал. Дело в том, что администрация всегда старалась распускать среди нас грязные слухи. Может это как-то сыграло. Но я считаю, что основная причина конфликта – это политика и связанные с ней большие деньги. Разлад произошел уже на воле.
Слава – птица высокого полета. У него в Москве были большие связи. Говорили, что он помог многим известным людям вернуть украденное добро. Академики за него письма писали. В конце-концов добавленный срок отменили. Как освободился, сразу уехал в Америку. Вернулся и пошла у него коммерция. Он мне несколько раз предлагал в Москву переехать.
– Не поехали?
– Новгород такой же город и тут жить кому-то надо. Вот «пиковые» семьями друг за другом в Москву прут. Там деньги.
– Как воры уживались друг с другом в Тулуне? Не было ли разногласий, допустим, на национальной почве?
– Ничего такого не было. Жили очень дружно. В камерах сидели по 6-8 человек. Я был с Махо, Слава Иваньков в соседней, за стенкой. Нас русских было всего трое-четверо, остальные грузины. Поддержать всех прилетал Джем из Комсомольска, привозил продукты. Мы его, конечно, не видели, не то, что общались. Вроде бы Слава Крыла помахал ему издалека рукой. Завозили ненадолго Мирона, потом отправили в Тобольск. Все было нормально. Грузины к нам относились также, как к своим. Помню, Азо (Самтредский) угощал чаем с его родины. Маленькие такие шарики. Зальешь кипятком – они расправляются в цельные листы. Вкуса и аромата такого я больше никогда не пробовал.
– Рецепт чифира от «Кошелька»?
– Он обычный. Треть чайника заварка, остальное кипяток.
— «Евреи, не жалейте заварки», называется… Вася Бриллиант, Япончик… С кем еще из титулованных, чье имя на громком слуху, знакомы?
– С Сашей Севером. Он мой сосед. Живет под Тверью. В заключении наши дороги не пересекались. Я познакомился с ним на сороковой день Михаила Круга. Нас много тогда съехалось, но это было давно, еще до моего ранения.
В сентябре 2008 года на Егорова в Великом Новгороде было совершено покушение. В него выпустили целый рожок из автомата Калашникова и тяжело ранили.
– Кто вас «мочил»?
– Здесь меня знала каждая собака, но появились новые люди и, видимо, я стал им мешать. Киллеры приехали с Карелии. Сейчас их здесь нет.
– «Черную метку» не получали?
– Не то, чтобы предупреждали, даже намека не было. Все случилось неожиданно. Подъехал вечером к подъезду, вышел из машины. Все. Потом в реанимации «овощем» лежал. Сны все время видел странные. На 40-ой день встал в памперсе, трубках и пошел к выходу. Спасибо Александру Львовичу Сергееву – хирургу, вытащил меня с того света. Золотые руки! Тоже еврей, кстати. (смеется). Еще год потребовался на реабилитацию, но даже сейчас плохо работает правая рука, простреленная в 2-х местах (показывает шрам на предплечье).
– Сейчас, вообще, чем живете? Как проходит обычный день вора «на пенсии»?
– Пенсионер я номинальный, только по возрасту. Пенсии не получаю, инвалидности тоже не дают, а занимаюсь, в основном, собственным здоровьем. Много смотрю телевизор, гуляю по городу. Изредка выезжаю в Питер или Москву. Года два тому назад смог добраться до друзей в Абхазии.
– Паспорт хоть у вас есть или запрет на него уже пережиток ?
– Паспорт имеется.
– Альбомы с фотографиями прошлых лет листаете?
– Их как раз у меня нет! Пока я лежал в реанимации вечером домой пришли оперативники и попросили у супруги все мои записные книжки, фото, бумаги, якобы, для расследования. Потом забыли вернуть. Выздоровев, я заходил к следователям, но они отказываются, говорят, что ничего такого не было. Я махнул рукой.
– Дело закрыто?
– Не знаю.
– Прошлая жизнь чем о себе напоминает?
– Частенько обращаются родственники отбывающих наказание в новгородских колониях или их адвокаты. Просят совета по разным ситуациям или помощи в изменении условий содержания, освобождении по УДО, поэтому иногда приходится разговаривать с местными уфсиновцами. Был недавно в Питере – подходили коммерсанты, жаловались: «Обложили данью со всех сторон». Я им посоветовал не платить, особенно действующим «мусорам». У их полковников и так кубометры денег в квартирах лежат.
– На вашу помощь может рассчитывать любой заключенный?
– Кроме осужденных за наркотики и насильников. Этим я никогда не помогаю.
– Каков на сегодня ваш статус в «семье»? Вы отошли или….?
– Не было такого раньше! Это «пиковые» выдумали новые правила. Я их не знаю. Что значит «отошел» или «остановлен»? Нельзя отнять имя раз оно уже дано. «Накосячившего» вора могли просто зарезать, но все равно он оставался при имени.
– То есть, попади вы сейчас на зону, тьфу, тьфу, тьфу, «объявитесь»?
– Конечно!
– Про «новые» правила… Сильно все поменялось?
– Изменилось и еще как! «Пиковые» воры — поголовно наркоманы. Нельзя не только колоться, но вообще иметь дела с наркотиками! Мне несколько раз предлагали этим заняться. Всегда отказывался. Или, например, оружие, все эти пистолеты. Раньше у вора мог быть только нож. Но главное – вор должен думать не о своем кармане, а о других, и все делать, чтобы им жилось лучше, по справедливости. Нынешние воры забыли про это.
– По вашему, все от «пиковых»?
– Не в них самих дело, а во времени, в нравах. Среди грузин я встречал много исключительно честных людей. Тот же Азо (Самтредский)! Прекраснейший человек! Или Юра Лакоба из Абхазии.
– С кем из воров поддерживаете отношения?
– С Вовчиком Сырой перезваниваюсь. Мы с ним сидели в Онеге. Сейчас он живет в Москве. Нас, стариков, осталось очень мало, а молодые мне не интересны. В Новгород иногда заезжали воры из новых, но встречи со мной избегали. Им просто нечего мне о себе рассказать.
– Означает ли сказанное вами «закат» воровской идеи?
– Напротив. Все обязательно вернется к прежним понятиям. Люди уже изнывают от неправды.
– Что самое главное вы вынесли из своей жизни?
– Быть всегда честным, как говорил Бриллиант. Это очень трудно говорить правду любому человеку, вне зависимости от обстоятельств, но, по-другому, нельзя.
– Не жалеете о выбранном пути?
– Никогда. Я ни о чем не жалею. Я все определил для себя еще в юности и всегда шел, как по рельсам.
Андрей Химаныч
