Экс-глава фонда Елизаветы Глинки считает себя дурой
Освоившая 1,8 млн рублей на юруслугах и поднявшая себе в 6 раз зарплату глава фонда «Справедливая помощь Доктора Лизы» Ксения Соколова отказывается возвращаться в Россию «из-за запрета немецкого врача», — так она объяснила бегство из страны на своей странице в Фейсбук. В России против экс-колумниста GQ и экс-главреда Esquire возбуждено уголовное дело по ч.1 ст.210 УК РФ, следователем по делу является Вагиз Бегяшев, однако сама Соколова считает заказчиком другого человека — генерала СКР Игоря Комиссарова. Об этом она рассказала в интервью Зое Световой.
«Сотрудники и соратники Лизы были совершенно растеряны»
— Когда вам предложили возглавить фонд «Справедливая помощь»?
— Буквально через несколько дней после гибели Лизы ко мне обратился ее муж Глеб и ее сотрудники. Они попросили меня спасти фонд и его возглавить. Официально я стала президентом фонда 14 февраля 2017 года и оставалась им до 29 июня 2018 года, когда на общем собрании организации меня сместили. Гибель Лизы была для меня экстраординарным событием. Если бы речь шла о ком угодно кроме нее, я бы конечно, на подобное предложение не подписалась. Дружба с Лизой была очень личной и особенной. Елизавета Глинка имела для меня большое значение и когда случился конфликт вокруг нее в 2014 году, я поддержала ее и из-за этого поссорилась с рядом своих влиятельных знакомых. Лиза была не только подругой, но в каком-то смысле даже моим «доктором Лизой», и после ее гибели я подумала, что раз так складываются обстоятельства и меня ее близкие люди попросили спасти фонд, я это сделаю для Лизы. На этих людей в моих глазах падал ее свет.
— Что входило в ваши обязанности, как президента?
— Мое президентство надо разделить на три части. Первая — самый настоящий кризисный менеджмент, то есть просто спасение фонда. Вторая — выработка новой стратегии фонда, и третья — ее реализация, мы планировали превратить маленький фонд доктора Лизы в один из крупнейших благотворительных фондов России.
— А почему нужно было спасать фонд?
— Сотрудники и соратники Лизы были совершенно растеряны и не могли выработать никакой внятной программы, как этот фонд будет существовать, кто его будет возглавлять, и я, как известное медийное лицо их очень устраивала в этом смысле. Я и собиралась быть медийным лицом, планируя решать пиар-задачи и заниматься фандрайзингом. Но немедленно выяснилось, что в фонде абсолютный бардак с бумагами, было непонятно даже, как назначить меня президентом, потому что не была ясна сама процедура. Стало очевидно, что нужен юрист, который займется огромной бумажной работой. И тогда я пригласила юриста Анну Агранович. Анна со своей задачей отлично справилась.
— Как получилось, что вас изгнали из фонда?
— Все было нормально, наверное, до прошлого лета. Все работало, мы не закрыли ни один из проектов и программ, работавших при Лизе, привели в порядок бумаги и я потихонечку начала формулировать новую стратегию. Но неожиданно у меня случился конфликт с сотрудницей фонда Натальей Авиловой. На тот момент она была одним из трех членов правления — мы сами ее туда избрали, она вела донецкий проект, летала в Донецк на самолетах МЧС и привозила оттуда больных и раненых детей. Наталья написала мне письмо. Она сообщила, что фактически была личным пиарщиком Лизы, «сделала ей репутацию» и предложила «сделать репутацию» мне. Я достаточно жестко ответила, что в услугах такого рода не нуждаюсь. Это произошло прошлым летом, в июле, и потом, где-то в сентябре на сцену вышел генерал-майор СК, старший помощник Бастрыкина Игорь Комиссаров.
Игорь Комисаров
«У нас абсолютно разные взгляды на благотворительность»
— Это он является заказчиком вашего преследования?
— Я имею все основания предполагать, что это так.
— А какой у него интерес?
— У нас с ним абсолютно разные взгляды на благотворительность. Он, например, считает, что благотворитель не должен получать деньги за свою деятельность. Я же считаю, что может и должен, и необходимо людям нормальные деньги платить, потому что это работа. Судя по всему, генерал Комиссаров считает меня своим злейшим идеологическим врагом. Мы с ним познакомились на поминках Лизы, и сначала вполне себе плодотворно работали и все было нормально.
— А какое вообще генерал СК имел отношение к фонду Лизы Глинки?
— В 2014 году, когда Лиза была членом СПЧ, президент подписал постановление № 1134, благодаря которому ее личный проект вывоза больных и раненых детей из Донецка фактически стал государственным. В этот проект было вовлечено несколько ведомств: Минздрав, МЧС, и в том числе Следственный комитет. Генерал рассказывал, что в каких-то критических ситуациях Лиза просто звонила ему и он решал вопросы. Он ее очень уважал, она идеально соответствовала его представлению о том, каким должен быть благотворитель, и после ее гибели он решил продолжать помогать фонду. Я вначале его воспринимала очень дружески настроенным человеком, и делилась с ним своими планами.
— Какими?
— Когда я стала разрабатывать новую стратегию фонда, у меня возникла идея создать в Москве детский центр имени Елизаветы Петровны Глинки. У фонда «Справедливая помощь» есть Дом милосердия, который расположен на территории бывшей 11 городской больницы на Новой Басманной улице. Там 2 гектара земли и 11 зданий, которые пустуют, разрушаются, в том числе, городская усадьба 18 века. И я подумала, вот было бы хорошо, если бы город помог отреставрировать хотя бы часть этого комплекса. И на карте Москвы появилась бы детская больница имени Лизы Глинки. Дальше, не желая тратить деньги фонда на пока невнятные проекты, я просто позвонила разным знакомым, которые так или иначе, имели отношение к созданию и строительству медицинских объектов, и попросила набросать мне каких-то идей — какого детского учреждения не хватает Москве. Одна из таких идей была создать детский реабилитационный центр с коммерческим и некоммерческим отделением. Смысл был в том, что на доходы от коммерческого отделения существует некоммерческое. Мы потом эту идею отмели, но в тот момент, когда она появилась, я поехала к генералу по какому-то совершенно постороннему делу. И тут произошло трагическое совпадение. За несколько дней до визита к генералу черт меня угораздил дать интервью одному глянцевому журналу и они меня спросили, среди прочего, почему я не летаю в Сирию (у фонда был проект оказания гуманитарной помощи сирийским детским больницам). На самом деле, у меня не было возможности туда летать, но в шутку я ответила, что туда не полечу, потому что в российских военных самолетах нет туалетов — что правда. Вскоре на каком-то центральном канале вышел десятиминутный сюжет, какая хорошая была доктор Лиза, а сейчас плохая гламурная Ксения Соколова, она не хочет летать на наших военных самолетах, а вот другие летают. Дальше они долго показывали, как действует мочевой пузырь в самолете и т. д. И мне этот генерал Комиссаров говорит: «Слушайте, если такое показали, значит есть сигнал вас мочить». Я говорю, да ладно, всякое бывает, я в этой теме человек новый и не знала, что люди так обижаются, но ведь действительно туалетов нет! И дальше я ему рассказала про наш план больницы имени Глинки. Потом я ему его даже прислала. Он мне ответил, что показал план специалистам и они считают, что он непрофессиональный. Я ему объясняла, что это только одна из идей, таких вариантов у нас больше десяти. В конце концов мы их все отправили в корзину и остановились на варианте детского лечебного-патронажного центра. Но генерал уже для себя решил, что Ксения Соколова хочет оттяпать 2 гектара московской недвижимости с усадьбой, открыть там какой-то бессмысленный коммерческий центр и наживаться на детях.
И, видимо, как я понимаю, у него начал складываться вот такой мой негативный образ, потому что до этого он рассказывал мне про Павла Астахова, который тоже какой-то особняк оттяпал, якобы для детей.
«У тебя будут неприятности, генерал тебя не любит»
— То есть, он заподозрил вас в том, что вы хотите заработать деньги на благотворительности?
— Именно. Он не понимал моих мотивов, не верил, что моя работа в фонде — просто дань дружбе. Искал корысть. В результате они с госпожой Авиловой образовали тандем, и достаточно эффективный. Я это поняла, когда на очередное собрание фонда Авилова пришла с черной папкой с золотым тиснением «Следственный Комитет». Она сообщила всем собравшимся, что мне она не доверяет, а их скоро посадят. После собрания мы поговорили с ней вдвоем, и она мне открыто сказала: «Уходи. Я сама все сделаю, а ты уходи». Я говорю: «А почему мне надо уходить?» Она: «У тебя будут большие неприятности, генерал тебя не любит». Самое смешное, что если бы эти люди пришли ко мне и сказали: «Ксюш, ты была нашим кризисным менеджером, спасибо, мы будем дальше сами», я бы с большим облегчением ушла. Но они стали на меня давить.
Елизавета Глинка и Ксения Соколова
— Но вы же собирались уйти после того, как приведете дела фонда в порядок? А потом решили заняться этим всерьез?
— Я буквально втянулась. Есть прямо четкая граница, когда я втянулась и поняла, что открылись перспективы, и я знаю, как можно развить фонд.
— Вам кто-то помогал из власти?
— [Председатель Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека] Михаил Александрович Федотов помог с самого начала — вместе с Анной Агранович они делали новый устав, положение о попечительском совете и т. д. Я никому из высоких покровителей фонда сама не звонила и не навязывалась, мне позвонили от Володина, потом от Миронова и т. д. Со всеми, кто меня приглашал, я встречалась. На одной из встреч с Володиным, я честно сказала, что настал такой момент, что мне надо решить — либо уходить, либо оставаться и реализовывать новую стратегию. Мы все привели в порядок, и если фонд будет работать в тех объемах, в которых он работает, то я там просто не нужна, они прекрасно справятся сами. Но есть стратегический план: сделать лечебно-патронажный центр, сделать другие проекты, мы придумали «фургончики доктора Лизы» для пенсионеров Москвы, проекты для бездомных и т. д. Мы начали нанимать новых людей, пришлось снять офис, так как работать новой команде было просто негде.
— Вы могли сами рекрутировать людей или вы должны были советоваться с правлением?
— В правлении нас было трое: я, Авилова и Андрей Макеев — попечитель и многолетний жертвователь фонда. Все решалось в правлении простым большинством. При этом оперативное руководство осуществлял директор Максим Агранович. Например, директор ко мне приходит и говорит: нам нужен бухгалтер, секретарь. И мы необходимых людей нанимали, но штата не раздували.«Путин дал указание: «просмотреть, проработать и высказать мнение»
— А кто давал деньги на фонд?
— Когда я пришла, на счетах было около 40 млн рублей. В основном это были деньги на уставную деятельность. Я привлекла несколько жертвователей. Например, появился жертвователь, который принес около 15 миллионов. 5 миллионов в год традиционно жертвовал лично Володин и т. д. Постоянно от людей шли небольшие пожертвования, как обычно бывает в фондах. Но потенциал у нас был гораздо выше, очевидно, что с такой известностью мы могли привлекать гораздо больше средств. Нужна была четкая профессиональная структура, в том числе розничного фандрайзинга. От маленького фонда, центром которого была Лиза, которой не стало, мы должны были перейти к системе, и прошлым летом сделали такой стеклянный мостик к будущей структуре. И вот когда какие-то деньги были уже в это вложены, но еще не было конкретных результатов, по нам и ударили. Я чувствовала, что против меня что-то затевается, но я была так увлечена тем, что мы придумали, что я просто не обращала внимания на негатив.
Мы создавали планы, придумывали проекты, ездили на стратегические сессии и т. д. В конце года я принесла идею лечебно-патронажного центра имени Глинки, описанную на двух листочках бумаги, Сергею Миронову. Как он мне потом рассказал, он передал ее вместе со своим сопроводительным письмом лично Владимиру Путину. И Путин дал указание Собянину — «просмотреть, проработать и высказать свое мнение». Я была очень окрылена этой бумагой и всем сотрудникам тут же ее показала. Практически одновременно Людмила Михайловна Алексеева, член нашего попечительского совета, на церемонии вручения ей Государственной премии попросила Путина о личном патронате для Фонда «Справедливая помощь доктора Лизы». Президент к этому вроде бы благосклонно отнесся. И вот именно с этого момента у нас начались серьезные неприятности.
Письмо депутата Сергея Миронова Влдимиру Путину с резолюциией Владимира Путина и указаниями мэру Москвы Сергею Собянину о поддержке проекта фонда «Справедливая помощь»
— А именно?
— Я так понимаю, что генерал Комиссаров и его союзники поняли, что мне что-то начинает удаваться. И генерал прислал мне письмо, адресованное кому-то другому: «Я рассказывал вам, чем занимается Ксения Соколова и показывал вам тот план коммерческой клиники, которую она собирается открыть и я сделаю все возможное и невозможное, чтобы защитить честь моего друга доктора Лизы». Я написала ему в ответ, что, наверное, это письмо попало ко мне случайно. Генерал ответил, что специально прислал мне это письмо для ознакомления.
Письмо Игоря Комиссарова, пересланное Ксении Соколовой
— Это все происходит в декабре 2017 года?
— Да. Мы получили поддержку от Путина, господин Володин поехал со мной к Собянину, представил меня и рассказал мэру о нашей идее. Сергей Семенович спросил, может быть, вам не обязательно сразу большую усадьбу, может быть мы вам дадим старый детский дом и вы там этот центр сделаете? Я его заверила, что и детский дом нас вполне устроит. Потом меня вызвал зам. мэра Москвы Леонид Печатников, одобрил идею центра, и мы договорились создать рабочую группу. В том же декабре Фонд получил премию РБК. 25 декабря была годовщина гибели Лизы. К нам стали приходить десятки журналистов, пришел и канал РЕН ТВ. Они взяли у меня большое интервью. А потом попросили принять их еще раз — чтобы что-то доснять. Корреспондент протянул мне бумагу — это был заказанный мной внутренний аудит, который накануне получили члены общего собрания нашей организации: «А вот здесь написано, что ваши административные расходы превысили ваши траты на лекарства. Прокомментируйте!» Это, разумеется, была чушь. Я спросила корреспондента, откуда у него этот документ, он не ответил. Я их спровадила.
Стало понятно, что РЕН ТВ снимает пакость, и что кто-то слил им наши конфиденциальные внутренние документы.
Это был не первый случай. Накануне ко мне обратились за интервью несколько журналистов, прямо сославшись на письмо с описанием моей вредоносной деятельности и копией этого аудита, которое Наталья Авилова разослала представителям различных благотворительных организаций. Я поняла, что свой сюжет РЕН ТВ хочет показать как раз на годовщину гибели Лизы в программе «Добро в эфире», и написала руководству канала, чтобы они показали этот сюжет не в этот день, а хотя бы позже, из уважения к памяти Лизы. Мне не ответили. Потом Михаил Александрович Федотов как-то предотвратил показ «разоблачительного» сюжета 25 декабря. Сюжет вышел позже.
«При Лизе основные деньги фонда были черные»
— Что было в сюжете?
— Там было сказано, что я в пять раз увеличила себе зарплату, сняла офис, подняла зарплату сотрудникам, на юристов трачу больше, чем на лекарства, подопечные не могут в новый офис попасть, потому что там лестница и т. д. Корреспондент цитировал проект реабилитационного центра, который я посылала Комиссарову, и говорил, что я собираюсь открыть коммерческую клинику. Показывали какие-то мои фотографии с гламурных вечеринок, и вывод: вот была хорошая Лиза, она получала 30 тысяч рублей и вот плохая Ксения, которая подняла себе зарплату в пять раз и растрачивает деньги.
— А при Лизе Глинка сотрудники действительно получали очень маленькую зарплату?
— Я думаю, теперь уже можно раскрыть секрет Полишинеля, о котором все знают: при Лизе основные деньги фонда были черные. Зарплаты людям частично платились белые, а все остальное доплачивалось налом. Лизе несли наличные деньги в больших количествах. Ей абсолютно доверяли, она тратила деньги на своих подопечных, на поездки в Донецк и т. д. Жертвователи не сомневались в ее честности и правильно делали — свидетельствую, как человек давно ее знавший и помогавший ей. Когда Лиза погибла, касса фонда бесследно исчезла — так мне сказали несколько ее ближайших сотрудников.
— Заказные передачи на РЕН ТВ, пересылка внутренних документов, недовольство вами генерала СК, который был куратором фонда, какова была цель всех этих действий?
— Цель — чтобы меня не было в фонде. Это четко обозначила Авилова, которая была моим антагонистом, и это дал понять генерал Комиссаров. Он написал мне, что поддержка меня власть имущими — это временное явление. А я ему в ответ написала, что он вправе высказывать свое мнение, но я против грязных методов, сливов, доносов, сфабрикованных сюжетов и т. д. Кстати, то, что сливы на РЕН ТВ его рук дело — он фактически сам признал на заседании попечительского совета, сказав, что его «друг Володя Тюлин», генеральный директор РЕН ТВ, для него на многое готов. Я это запомнила, потому что в ответ шокированная Марианна Максимовская поинтересовалась у генерала, что же он так сливает своего друга. Как показало дальнейшее, генерал считал возможным добиваться своей цели любыми методами, вплоть до самых циничных и жестких.
— То есть в декабре 2017 года вы вступили на «тропу войны»?
— Да, стало понятно, что я вместе с Авиловой в фонде оставаться не смогу. Стало понятно, что и генерал Комиссаров не остановится. И я не хотела сдаваться. Мою репутацию им испортить не удалось. Хотя на РЕН ТВ вышло еще два сюжета, совершенно бездарных, надо сказать. Никто из влиятельных людей или лидеров мнений на них не обратил внимания. Во-первых, у меня была какая-то репутация, и все понимали, что воровать деньги я бы не стала, и уж точно не 170 тысяч рублей зарплаты в подвале Лизы. Во-вторых, первые 8 месяцев в фонде я отработала бесплатно и, собственно говоря, зарплату мне назначили, когда мы перешли к реализации новой стратегии и когда стало ясно, что я работаю в режиме фул-тайм. Разумеется, все административные расходы происходили строго в рамках законности.
— Авилова ушла из фонда?
— Было два заседания попечительского совета, на которых, несмотря на заявления Авиловой и Комиссарова против меня, члены совета встали на мою сторону, и Авилова была вынуждена уйти. Но тут в дело вступил вдовец Лизы — Глеб Глинка, который год назад попросил меня спасти фонд. Думаю, генерал провел работу, Глеб понял, что мне все равно жить не дадут, и лучше держаться ближе к более влиятельной стороне. И Глеб Глинка, наследник бренда, вместе с Авиловой подали в Минюст заявку на создание фонда Доктора Лизы имени Елизаветы Глинка. Таким образом у фонда «Справедливая помощь доктора Лизы» появился двойник до степени смешения. Бренд размылся. Это был еще один мощный удар. И тут я стала понимать, что наши стратегические планы как минимум откладываются. К тому же мне ужасно надоела эта бессмысленная подковерная возня вместо созидательной деятельности, все эти дрязги, сливы, доносы и разговоры за спиной.Я себе благотворительность представляла совсем не так.
И я решила, что до сентября, пока все не устаканится, все стратегические проекты мы замораживаем и просто ведем те, которые уже существуют. Мы убрали мне зарплату, осталась номинальная — 20 тысяч рублей. Назначили директором МБОО Андрея Макеева с зарплатой 1 рубль. Донецким проектом стал заниматься Александр Куликовский. А я решила немного отдохнуть. Но не тут-то было.
«Четыре раза следователь отказывал в возбуждении уголовного дела»
— Что произошло дальше?
— Дальше мои противники поняли, что им не удалось разрушить мою репутацию и стали рушить мою жизнь. Наталья Авилова написала заявление, хотя правильнее сказать донос, в СК о моих «злоупотреблениях» и послала его по электронной почте на имя Бастрыкина. И начались доследственные проверки, которых было пять в течение пяти месяцев.
— Вас сместили с поста президента на заседании попечительского совета, когда вы были в больнице?
— Да, 29 июня. До этого все атаки я успешно отбивала. А в тот раз, когда меня не было, выступил директор фонда Андрей Макеев. Он рассказал о нашей работе за отчетный период, на что ему было сказано, мол, мы просили предоставить письменные отчеты и планы, а вы их не предоставили, поэтому мы рекомендуем сменить президента, сменить правление, принять в организацию новых членов и т. д. То есть, у них было все заранее подготовлено. Президентом решили назначить Татьяну Константинову.
— Кто она такая?
— Это достаточно известная женщина в благотворительном движении, работает в Фонде поддержки слепоглухих «Соединение». Проблема моих оппонентов состояла в том, что, согласно нашему уставу, решения Попечительского совета носят рекомендательный характер, их надо было реализовать. Для этого инициативная группа под руководством Глеба Глинки объявила общее собрание, чтобы на нем поменять власть. Но для легитимности общего собрания им был необходим кворум, а кворума у них не было. Тогда они пошли на подлог: госпожа Авилова вышла из организации 12 февраля 2018 года. А они сделали вид, что она из организации не выходила. Благодаря ее «присутствию» они получили кворум, чтобы легализовать общее собрание членов организации.
Заявление Натальи Авиловой о выходе из фонда «Справедливая помощь»
— В сухом остатке: вы больше не президент Фонда «Справедливая помощь доктора Лизы», есть другой фонд имени Елизаветы Глинки, возбуждено уголовное дело. Так?
— Четыре раза следователь отказывал в возбуждении уголовного дела. Была проведена пятая проверка, которая привела к возбуждению дела. Полагаю, это произошло потому, что мы не согласились признать подлог и Александр Куликовский написал заявление в прокуратуру и Минюст о рейдерском захвате фонда. После четырех проверок мы «не утерлись», они провели пятую проверку и возбудили дело. Причем сначала меня пытались обвинить в том, что я якобы платила сотрудникам завышенные зарплаты и часть этих зарплат они мне возвращали в виде наличных денег. Но потом, когда история с хищением денежных средств путем мошенничества не подтвердилась, возникла странная конструкция превышения полномочий: якобы неустановленная группа лиц неправильным образом расходовала денежные средства, взяв на работу двух юристов. И одному из юристов была назначена большая, с точки зрения следствия, зарплата. И тем самым был нанесен ущерб фонду, потому что юрист Анна Агранович получила миллион с чем-то рублей за все время контракта. В ходе проверок вызывали сотрудников, собирали показания, потом проверяли финансовую деятельность и т. д. Все это под чутким руководством заинтересованных лиц и неослабевающим давлением. Потом они сделали одну очень мерзкую вещь. Убедили мам больных детей, которых фонд привез на лечение из Донецка и оформлял им документы, чтобы лечить их в России по ОМС, написать под копирку заявления, что мы заставляем их просить статус беженцев, а они это делать на самом деле не хотят. Заявления мам немедленно попадали в СПЧ к Федотову и к следователю Семенову на стол. То есть, этими несчастными женщинами манипулировали, обещая вылечить их детей платно, если они напишут подобные заявления. Но и этого оказалось недостаточно. В конце концов, следствие решило возбудить дело о том, что руководство фонда наняло двух юристов якобы делать одно и то же, хотя это не так. Александр Куликовский — не юрист, он правозащитник, он занимался детьми, которых привозили из Донецка, оформлял документы, несколько раз в неделю принимал людей по разным правозащитным проблемам. А Анна Агранович — юрист, адвокат, она полностью создала все юридические документы Фонда и как только она закончила все это, с ней был расторгнут контракт. И кстати, до июня 2017 года она работала бесплатно.
«Стало понятно, что фонд — уже не подвальчик с бомжами»
— И все-таки, чем, по-вашему мнению, руководствовался генерал СК, который по сути вместе с Авиловой, как вы говорили, инициировал это преследование против вас? Только лишь тем что вы — неправильный благотворитель?
— Есть вторая версия, менее «романтическая». Ее высказывают все мои прагматичные знакомые: когда стало понятно, что этот фонд — уже не подвальчик с бомжами и не маленький дом милосердия, а может получить огромные ресурсы, усадьбу в центре и т. д., что есть президентский патронат, обещанные многомиллионные гранты, и Путин поддержал или, по крайней мере, увидел, проект центра имени Глинки, они поняли, что надо срочно захватывать эти потенциальные ресурсы. В пользу этой версии говорит то, что захват начался именно в декабре 2017 года, когда была годовщина Лизиной гибели и когда одно за другим происходили хорошие для нас события. Фактически именно тогда начались попытки захватить Фонд. Что касается моей личной ситуации, я могу сказать, что сделали эти люди.
Когда они поняли, что я просто так не уйду под их давлением, они начали рушить мою репутацию, когда эта репутация устояла, они начали рушить мою жизнь.
Сейчас возбуждено уголовное дело. И мы все прекрасно знаем, что в таких случаях надо делать: надо уезжать. Уезжать я не очень хочу.
— А вы боитесь уголовного дела?
— Я ни на йоту не верю ни в какое правосудие в России. Я совершенно уверена, что, если люди, которые работают в Следственном комитете, захотят, чтобы это уголовное дело было раскручено, оно будет раскручено. Я этого не боюсь, я к этому готова. Основная эмоция, которую я испытываю: глубочайшее отвращение. Как написал Шаламов, лагерь — это бесценный человеческий опыт, но я убежден, что этот опыт никому не нужен. Так вот, я получила бесценный опыт и могу сказать, лучше бы я никогда не видела этих людей и не знала об их существовании.
— Но вы ведь знакомы с очень влиятельными людьми. Вы обращались к ним за помощью?
— Во-первых, я не люблю жаловаться. Во-вторых, я поняла, что эти люди, которые боролись против меня, успевают за очень короткое время обегать все кабинеты, какие только можно, и рассказать обо мне невероятное количество ужасов. Я стала к кому-то обращаться уже в последний момент — после четвертой или во время пятой доследственной проверки. Я говорила: вот, против меня какие-то странные люди что-то делают. И мне в том же ключе мои влиятельные друзья отвечали, что, понятно, они что-то там роют, но до возбуждения уголовного дела не дойдет. А, например, г-н Федотов уверял меня, что надо просто делать свое дело, не обращая внимания на генерала. Я говорила — ну как же, в фонде больше полугода постоянно чрезвычайная ситуация, людей таскают на допросы, не дают нормально работать, люди запуганы, деморализованы. На что глава СПЧ мне отвечал — это ничего, работайте, Ксения, пишите отчеты, обращайтесь за госгрантами. Меня абсолютно поразило, что он считал эту ситуацию нормальной и даже не пытался как глава попечительского совета нас защитить. Точнее пытался. Но не мог. В общем, это была «русская народная Кафка» в чистом виде.
— То есть, никто не верил, что все это всерьез?
— Да, никто не верил. Это, значит, мы в плюсик пишем генералу, он оказался упорный парень.
— Могло ли быть возбуждено уголовное дело без ведома Бастрыкина?
— Я не знаю их кухни. Я видела, что следователь СК по ЦАО Москвы Денис Семенов, который проводил проверки, достаточно порядочный человек. Он сказал мне пару раз открытым текстом, что не хочет лезть в эти местечковые разборки. Он четыре раза отказывался возбуждать уголовное дело по бредовому доносу, ему возвращал дело его непосредственный начальник, на которого очевидно, давили.
«Этих людей нельзя подпускать к благотворительности на пушечный выстрел»
— Возглавить фонд вас попросил муж Лизы Глинки Глеб, Михаил Федотов — глава Попечительского совета, вас поддерживал. Какова сейчас роль этих людей во всей этой истории? — Глеб Глинка давно не на моей стороне, он человек хитрый и быстро все сообразил. Михаил Александрович Федотов, думаю, подвергся серьезному давлению. Федотов очень осторожный человек, и мне непонятно, почему он решился покрыть очевидный подлог, который произошел во время общего собрания организации 29 июня. Но в целом, ситуация такова: все они — и Федотов, и влиятельные покровители, и генерал, и даже Авилова представляют собой систему, а я — вне этой системы. Я чужая. Очевидно, они взаимодействуют со мной, пока я им в каком-то качестве выгодна, пока я веду себя как системный игрок. А быть системным игроком означает, например, признавать ситуацию, когда на тебя открывает дело СК, нормальной. И как-то смиренно кряхтя, ее переживать.
— По-вашему, некоторые люди, работающие в фонде и оказывающие ему покровительство, не соответствуют тем критериям морали, которые обычно предъявляют к благотворителям?
— Я совершенно уверена в том, что доносчик не может быть благотворителем. Человек (кстати, мужчина), который хочет на основании доносов и сфабрикованных обвинений, уголовно преследовать мать несовершеннолетнего ребенка (это я о себе), не может быть благотворителем, сколько бы он Библию не цитировал. Те моральные качества, которые продемонстрировали эти люди, означают только одно: их нельзя подпускать к благотворительности на пушечный выстрел. Их лицемерие и вранье глубоко омерзительны.
— Если бы Лиза Глинка была жива, как бы она отнеслась к этой ситуации?
— Думаю, она бы сказала: «Соколова, ты — дура!»
— Почему?
— История Лизы и история ее взаимоотношений с людьми из власти непроста. В какой-то момент, когда она с ними связалась, я думаю, она поняла, что надо вести себя как игрок системы, которым она по природе совершенно не была.
— Как именно себя вести?
— Компромиссно. И я ее абсолютно оправдываю, потому что на чаше весов были дети, которых она могла вытащить и спасти от смерти, благодаря влиятельным покровителям.
— А вам же не предлагался подобный выбор?
— Да, мне не предлагался. Я просто посмотрела на некоторых из них и они мне не понравились. И они поняли, что я играть по их правилам не буду.
— Вы несколько раз повторяли, что они вас невзлюбили. За что?
— Вообще в глазах благотворительного сообщества я — такая барышня в «Шанели» из какого-то гламура, я — чужая.
Люди не любят чужеродности. Но можно было мимикрировать. Например, генерал присылал мне книгу про доктора Гааза, он пытался как бы обратить меня в свою веру. Но я упорно не обращалась. Я не переставала носить свою шубу. Я говорила: «Вот я такая, как есть, а вот то, что я хочу сделать. Посмотрите, одобрите или не одобрите». И я никогда не прибегала к интригам, доносам, подковерным методам. Я всегда действовала прямо. И вот эта совокупность качеств оказалась совершенно непригодной для ведения дел с системой. Либо мне надо было под них подстроиться, что очевидно было технически правильным, потому что ты не можешь перестроить под себя огромную систему, которая функционировала долгие десятилетия до тебя. Ты должен в нее войти. Я этого не сделала, признаю. Но по «гамбургскому счету», то, что Лиза попала в тот самолет — следствие того, что она стала частью системы. Это был ее выбор, и я считаю, простите за пафос, что российское государство у нее в долгу. И поэтому я подумала, что, если бы они сделали детскую больницу имени Глинки, которая осталась бы в Москве на века, как клиника имени Склифосовского, они хотя бы частично этот долг погасили.
— Если бы все прокрутить назад, согласились бы вы возглавить этот фонд?
— Никогда и ни при каких обстоятельствах.
