Сергей Богданчиков оказался одним из самых мифологизированных российских «сырьевых генералов». О нем говорили как о серьезном претенденте на кресло главы «Газпрома» Алексея Миллера, ему же отводят почетную роль в политико-финансовом альянсе Богданчиков — Пугачев — Миллер, он же считался одним из активных сторонников идеи создания «Госнефти». О своем отношении к этому президент «Роснефти» Сергей Богданчиков рассказал корреспонденту Газеты Людмиле Романовой.»никто меня в «Газпром» не приглашал»Вас старательно пытаются «ввести» в состав политико-финансовой группы Богданчиков — Миллер — Пугачев. Сокращенно — БМП…Не удастся. Мне некогда заниматься политикой, да и желания такого нет. Период активного сотрудничества «Роснефти» с «Газпромом» фактически совпал с приходом в газовую монополию Алексея Миллера.В перспективе газ может стать для «Роснефти» таким же прибыльным видом бизнеса, как нефть?У «Роснефти» с «Газпромом» есть совместное предприятие, которое охватывает 5 готовых к разработке нефтяных и газовых месторождений. В 2004 году может начаться добыча сырья в Баренцевом море, на Приразломном месторождении. Инвестиции в этот проект оцениваются более чем в миллиард долларов. Второй по динамике совместный проект — разработка Харампурского месторождения, на котором мы можем добывать 15 миллиардов кубометров газа в год. Он также должен заработать в ближайшие 2 — 3 года. Параллельно идет работа по подготовке Штокмановского месторождения, которое мы планируем ввести в 2008 — 2009 годах. Там объемы добычи могут превысить 100 миллиардов кубометров в год. А сегодня весь российский годовой газовый экспорт, включая ближнее зарубежье, составляет 164 миллиарда кубометров.Эти совместные проекты требуют от вас частых встреч с Алексеем Миллером?Мы с Миллером не так уж часто встречаемся. У нас были вопросы по схеме финансирования: например, строить нам платформу в Северодвинске или купить готовую. Разница может быть в 200 — 300 миллионов долларов, сумма немалая. Вы полагаете, нам не надо встречаться, чтоб такую тему обсудить? Мы встречаемся столько, сколько этого требуют дела. Примерно столько же, сколько и с президентом «ЛУКОЙЛа», к примеру, — у нас есть точки соприкосновения в бизнесе и с этой компанией.Но место Алекперова вам занять никто не предлагал, а в «Газпром», вроде бы приглашали…Никто меня в «Газпром» не приглашал.Серьезно?Абсолютно. Что тут лукавить? Мне этого не предлагали.Даже так называемые посредники?О, такие предлагали, конечно. И не только в «Газпром». Предлагали мне несколько десятков мест, и предлагают постоянно. Но это, наверное, всем президентам крупных компаний пытаются так «посодействовать». Люди каким-то образом получают доступ к «единице» (АТС-1. — Газета) и говорят, что звонят по поручению такого-то, в расчете на то, что из уважения к такому-то ты не будешь звонить и переспрашивать.И на кого обычно ссылаются?Да на кого только не ссылаются. По большей части — на очень высокопоставленных людей.И сколько же они просили за место Миллера?Да мало ли кто, сколько и за что просит. В крупные компании, знаете ли, каждый день приходят сотни писем с предложением заплатить за что-нибудь определенную сумму.Говорят, что значительная часть финансовых потоков «Роснефти» контролируется структурами, связанными с Межпромбанком.Мы сотрудничаем с Межпромбанком в угольной сфере и этого особо не скрываем, а свои финансовые потоки мы контролируем сами.Правда ли, что Межпромбанк кредитовал добычу нефти в Чечне?Нет. Кредитование начинал Нефтепромбанк. Да и вообще там просто несерьезно говорить о каком-то кредитовании. Начальные деньги, которые мы направили на развитие «Грознефтегаза», были незначительны — около 2 миллионов долларов. Но чтобы не выводить даже такую сумму из оборота компании, мы взяли кредитные деньги, которые потом «Грознефтегаз» вернул буквально в течение нескольких месяцев. В целом же восстановление нефтегазовой отрасли Чечни «Грознефтегаз» успешно финансирует сам: за счет выручки от экспорта. Никакие кредиты там вообще не нужны.Другая версия. Вы одно время считались сторонником создания государственной нефтяной компании на базе «Роснефти» и «Славнефти». Этой же позиции придерживался и Межпромбанк. Недавно вы выступили с инициативой создания в России государственного нефтяного резерва. Это как-то связано?Во-первых, я никогда не выступал однозначно за слияние и создание «Госнефти». Я говорил, что целесообразность или нецелесообразность ее создания зависит от того, какие цели преследует государство в нефтяной отрасли.Во-вторых, давайте внесем ясность. Мне, откровенно говоря, как профессионалу вообще непонятно, какая может быть связь между госрезервом и «Госнефтью». Журналисты, конечно, наплодили множество различных версий, однако я подходил к этой проблеме исключительно с позиции коммерческой деятельности всех российских нефтяных компаний.Каждый год нефтяники сталкиваются с проблемой балансовых заданий. Начиная с сентября, в лучшем случае с октября, и по май Минэнерго вводит мораторий на экспорт мазута, чтобы помочь перезимовать северным регионам. Что это означает на практике? Например, у «Роснефти» есть завод в Туапсе, рядом с экспортным терминалом. Половина продукции завода приходится на мазут. И объясните мне, что я должен делать с этим мазутом? Я вынужден просто раздавать его даром, потому что в Туапсе лето почти круглый год и мазут там никому не нужен. С такими же проблемами сталкивается большинство нефтяных компаний. Мы говорим о развитии рыночных отношений, но государство на полгода выписывает директиву на половину нашей продукции. Получается ни рыночная экономика, ни плановая. Один год нам запрещают экспортировать 80% продукции, другой — 60%, а ведь у нас есть бизнес-планы, есть соглашения с финансовыми институтами, инвесторами. И как это все выполнять, когда не знаешь, сколько продукции ты сможешь продать?В чем, собственно, была суть моего предложения? Создать резерв на 5 — 7 миллионов тонн нефти. В стране ведь есть масса месторождений, находящихся на балансе государства. Что мешает пробурить на них скважины? В нужный момент, скажем, к сентябрю, оператор, назначенный правительством, запускает эти скважины, отправляет нефть, например, на недогруженные уфимские заводы, перерабатывает и продает. В результате на рынке будет достаточно ресурсов. При этом «Роснефть» на права оператора не претендует. Пусть государство его назначит. Я не говорил о том, что России нужен резерв, как у Соединенных Штатов, в 850 миллионов тонн, который нужно хранить в соляных шахтах. Мы пытались предложить вариант решения проблемы, которая затрагивает все нефтяное сообщество.»у меня очень хороший контракт»Вы считаете себя амбициозным человеком?Да. В советские годы руководимые мной подразделения всегда перевыполняли план. Мой опыт работы в «Сахалинморнефтегазе» и в «Роснефти» также кажется мне достаточно удачным.Чисто по-человечески вы не завидуете вашим коллегам из частных нефтяных компаний? Они уже миллиардеры, хозяева собственного бизнеса…Не завидую. Они хозяева, а я менеджер, это разные категории, и сравнивать бессмысленно. У меня в «Роснефти» очень хороший контракт.Как у Алекперова?Я не знаю, какой у него контракт. Но я получил контракт, адекватный масштабу компании.И сколько же вы получаете?Не скажу. Это конфиденциальная информация, и по условиям контракта она не может разглашаться ни одной из сторон. Могу только сказать, что мои доходы во многом зависят от результатов работы: выполнения бизнес-плана, уплаты компанией налогов и дивидендов.А другой бизнес, помимо «Роснефти», у вас есть? Акции каких-нибудь компаний?Если есть, то совсем немного: то, что осталось с прежних времен. В Нефтепромбанке, кажется, есть полпроцента. Но серьезной собственности нет. Некогда этим заниматься. Многие, кстати, известные люди спрашивают меня, почему я не создам какую-нибудь частную структуру, используя авторитет своей должности. Я им отвечаю: а ты сам-то создал? Как правило, нет, потому что и эти люди тоже сидели с утра до ночи на работе, в том числе в выходные.У вас есть собственность за границей?Нет. Она мне не нужна.»а немножко миллиардов лежит здесь»Стратегия развития «Роснефти» подразумевает, что к 2020 году по добыче нефти вы не будете уступать ТНК, а по добыче газа в два с половиной раза опередите НГК «Итера», но при этом говорится, что «Роснефть» войдет в тройку лидеров отрасли по России. Это реально? Ведь другие компании тоже не будут стоять на месте.У нас принято определять масштаб компании по объему добычи нефти. Однако это не совсем корректно. Реальный масштаб компании наиболее корректно отражает независимая оценка. По прошлогодней оценке Dresdner Keinwort Wasserstein мы стоили 3, 5 миллиарда долларов. К 2020 году такая же оценка, по нашим расчетам, должна дать цифру 16 — 20 миллиардов. Это хороший рост — в шесть-семь раз.Из чего складывается оценка? Мы добываем нефть: сейчас чуть более 16 миллионов тонн в год, к 2020 году это будет 40 — 45 миллионов. Помимо нефти мы добываем еще и газ. Сегодня это 6 миллиардов кубометров, а к 2020 году мы собираемся добывать 70 — 80 миллиардов, при удачном раскладе, может быть, даже больше. Кроме того, мы начали заниматься угольной промышленностью. Сейчас у нас есть три объекта: на Сахалине, в Якутии и доля в «Гуковугле». Наша цель — 30 — 40 миллионов тонн угля в год. Следующая область, напрямую связанная с добычей газа и угля, — электроэнергетика. Мы построили электростанцию в центре Сахалина, в ноябре завершим строительство нового энергоблока для электростанции на севере Сахалина, в январе начнем строить в «Пурнефтегазе». Мы рассматриваем возможность покупки акций генерирующих компаний. Мы серьезно пробуем себя на рынке сервисных услуг. У нас есть два очень неплохих института. У нас есть довольно большой и уникальный для России флот морских буровых установок: наше предприятие «Дальневосточная морская компания» владеет четырьмя морскими буровыми установками, скоро их количество увеличится, поскольку мы приступаем к переоборудованию переданного нам государством судна «Исполин». Буровые ДМК работают по всему миру, да и сама Россия со всех сторон окружена морями, так что перспективы тут неплохие.Мы увеличиваем глубину переработки сырья на заводах с 55 % практически до 100, что равносильно приросту добычи в несколько миллионов тонн. Мы будем продавать не дешевый мазут, а светлые нефтепродукты, которые стоят в 2 — 2, 5 раза дороже. Кроме того, мы будем пропорционально увеличению добычи увеличивать наши нефтеперерабатывающие мощности и развивать сбытовую сеть. Таким образом, наша совокупная выручка будет складываться из добычи нефти, газа, угля, их переработки, сбыта, производства и сбыта электроэнергии и оказания сервисных услуг. Соответственно расширение деятельности на всех направлениях будет увеличивать наши инвестиционные возможности. Поэтому, когда мы говорим о тройке лидеров, мы подразумеваем оборот в целом, а не показатели по отдельным отраслям.Звучали мнения, что на реализацию этой программы потребуется большой объем инвестиций, который было бы проще привлечь, если бы государство продало, например, блокирующий пакет акций «Роснефти»…Говорить о том, что нужно продавать, я могу лишь в отношении собственного дома, машины, дачи и так далее. «Роснефть» принадлежит государству. Моя задача работать в тех условиях, которые определяет акционер. Хочу заметить, что самые крупные по объемам добычи нефтяные компании мира — либо сплошь государственные, либо преимущественно государственные. И они успешно конкурируют с частными компаниями десятилетиями, развиваются и не испытывают никаких проблем, хотя частные почему-то многие все равно считают априори более эффективными. Вот вам свежий пример: обанкротилась вполне частная компания El-iron. Нам государственная собственность не мешает нормально развиваться. В течение четырех лет мы каждый год растем на 10 — 12%. Да, есть частные компании, которые имеют в последние год-два динамику роста 15 — 20%. Но ведь это во многом потому, что несколько лет назад они демонстрировали провальные результаты и теперь только восполняют упущенное. Кроме того, практически любая компания может прирастить массированно и до 50%. Но надолго ли тогда хватит недр? Будет ли нам всем хорошо, если через пять — десять лет при такой эксплуатации добыча нефти в России опять обвалится?Зачем вообще государству нужна далеко не самая крупная нефтяная компания?Повторюсь, это решает государство — что и зачем ему нужно. Я полагаю, что для государства «Роснефть» — это актив, своего рода финансовый резерв. Это все равно что в золотовалютном запасе лежит 44 миллиарда, а еще немножко — лежит здесь. По мере роста капитализации компании этот резерв увеличивается.Государственной компании кредиты обходятся дороже или дешевле?Дешевле. Мы представляли совету директоров отчет по нашей политике заимствования. Мы показали все кредиты, которые взяли с момента прихода в компанию, а рядом положили информацию о кредитах частных компаний. Разница оказалась небольшая, но по сумме всех показателей — процентные ставки, сроки погашения, условия погашения — наши заимствования были выгоднее. Впрочем, думаю, это зависит не от формы собственности.Если бы государство все же приняло решение о продаже части акций, это могло бы дать какие-то плюсы для развития «Роснефти»?Скажем так: если бы это случилось, мы бы смогли извлечь из этого определенные плюсы для компании; если нет — тоже не видим проблем.Просто исторически сложилось так, что фондовый рынок и его институты воспитывались на понятии приоритета частной собственности. Существует мнение, что, какие бы результаты ни показывала государственная компания, — это все равно плохо. Существует и довольно приличная группа инвесторов, которые относятся с настороженностью к госсобственности. Они приходят только в частные компании. Это реалии бизнеса. Мы столкнулись с проблемой, когда кредитные рейтинги, установленные для госкомпаний, не могут, по представлениям рейтинговых агентств, быть выше государственных. В целом, конечно, принципиально это не влияет на цену заимствований, но все же дополнительные сложности создает. Хочу, кстати, заметить, что этой же болезнью ничем не обоснованной предвзятости по отношению к государственной форме собственности весьма охотно заболели и многие российские функционеры рынка ценных бумаг, а также ориентированные на них СМИ. Какие бы результаты ни показывала государственная компания, она все равно для них какая-то подозрительная, закрытая, «непрозрачная». Хотя при этом аргументированно, профессионально никто не может сказать, в чем же мы конкретно уступаем частным компаниям, чем мы от них функционально отличаемся.Что же должно случиться, чтобы государство приняло решение о продаже? Мы не думаем об этом. Лично я сторонник продуманной приватизации. Посмотрите на страны Восточной Европы — как там продают. Они никуда не торопятся. А у нас — все распродать, и пусть конкурируют. Мне кажется, Россия потеряла гораздо больше, чем могла потерять, на стадии перехода от социалистической экономики к рыночной. И лично я — за осмысленную политику государства по формированию рыночных условий.»банальный шантаж»Как проходит консолидация активов «Роснефти»?Сегодня можно говорить о том, что процентов на 85 компания консолидирована. Итогом этого процесса в любом случае всегда становится переход компании на единую акцию. Переход на единую акцию ведь, попросту говоря, — это просто еще один шаг к сокращению издержек корпоративной деятельности. Высвободившиеся средства и кадровые ресурсы можно направить на развитие производства. Теоретически для этого нужно или выкупать акции у миноритарных акционеров, или принимать решение об обмене акций дочерних предприятий на акции компании.Второй вариант в нашем случае не работает, поскольку государство сохраняет в своей собственности 100% акций «Роснефти». Значит, будем выкупать дальше, а переводить на единую акцию будем, когда выкупим все.Когда вы планируете завершить этот процесс?Нам никто не устанавливал конкретных сроков. У нас есть свобода маневра: можно вложить деньги в производство, а можно потратить их на выкуп акций.В прошлом году вы потратили на консолидацию около 400 миллионов долларов. Сколько вы готовы заплатить миноритариям в этом году?Мы готовы платить рыночную цену, а потратим мы столько, сколько понадобится. Миноритарии бывают разные. Есть квалифицированные акционеры, которые уже давно работают на фондовом рынке. Например, группа «Спутник» или иностранные акционеры, представляющие Сороса, Дарта, с которыми, кстати, у нас не было никаких проблем. Даже с последним. Они знают, что и сколько стоит. Поэтому у нас расхождения бывали в пределах 5 — 10%. А есть акционеры, которые пытаются получить с нас значительно больше реальной рыночной стоимости. Пытаются использовать шум, гам, скандалы вокруг нас, шантаж, чтобы заставить нас заплатить за спокойную жизнь в будущем. Но мы никогда не заплатим цену выше рыночной. Но и ниже не заплатим.Во сколько вы оцениваете свои расхождения с «Совлинком»?Практически в два раза — от 80 до 100%. Мы считаем их требования совершенно неадекватными. В начале июня мы договорились с ними, что сделаем независимую оценку актива, а в ответ на это через неделю на собрание акционеров «Краснодарнефтегаза» пришла группа захвата с десятками решений судов об аресте акций, о признании собрания незаконным, о назначении какого-то там генерального директора и так далее. Опять же банальный шантаж.Звучали предположения, что за действиями «Совлинка» стоят интересы «Сибнефти»…Я не знаю, стоят ли за действиями «Совлинка» интересы «Сибнефти». Но с «Сибнефтью» у нас был опыт весьма успешного разрешения аналогичной ситуации по блокирующему пакету «Ставропольнефтегаза». И если бы «Сибнефть» была и здесь, мне кажется, мы бы договорились вполне цивилизованно. Наверное, здесь другие люди.
Оригинал материала
Газета
01.10.2002
