Четыре года назад, когда Юрий Лужков собирался баллотироваться в президенты России, под его именем вышла книга лекций «Российские «Законы Паркинсона». Писать ее от имени мэра было поручено активисту Российского еврейского конгресса, искусствоведу Леониду Невлеру. Как потом рассказывал Невлер в узком кругу людей искусства, чтобы уж не было совсем противно, он решил сделать книжку с двойным дном. Или. как принято говорить в той среде, «с фигой в кармане». Поэтому сборник высокопарных словопрений мэра открывается символичной картинкой. На ней две книги: одна, тоненькая, называется «Как закалялась сталь». Вторая, раз в десять толще, называется «Как воровалось все». Суть книжки Лужкова, как в известном анекдоте про бочку с дерьмом, — «И тут выхожу я, весь в белом». Конечно, собираясь в президенты,первым делом нужно выкрасить черной краской всю предшествующую власть. Но если ты сам далеко не последний винтик этой власти, то все обвинения в ее адрес касаются и тебя самого и звучат как вынужденные откровения. На первой же странице лекций мэр Лужков пишет «Уже более десяти лет идет в России процесс преобразований, и чем дальше, тем, как в сказке, страшней». Вполне самокритичное признание.
Юный химик
Кличку Лужок будущий мэр получил еще в Институте нефтехимической и газовой промышленности имени И. М. Губкина. Юрий Михайлович поступил туда по соображениям вполне меркантильным, чего никогда от друзей и не скрывал, особенно в подпитии. В нефтегазовый институт был очень маленький конкурс, поскольку мало кто хотел после института работать где-нибудь на Севере или в Западной Сибири. Но по этой же причине стипендии в нем были в полтора раза больше, чем в других ВУЗах. И платили ее даже троечникам. Для подростка, родившегося в бараках у Павелецкого вокзала в семье плотника и истопницы. это, впрочем, было нормально. Проблему с распределением Лужок начнет решать ближе к старшим курсам. А в начале учебы он предавался удовольствиям, принятым в его семье. «Сколько мы с ним выпили водки в свое время — мало не покажется! — рассказывает приятель Лужкова по институту Виктор Березин. — На Калужской площади был кинотеатр «Авангард» — там, где сейчас здание МВД. Рядом с ним стояли палатки голубого цвета, где все продавалось, что-то вроде рюмочных. Мы регулярно их посещали. Один раз мы с ним поспорили, кто из нас больше выпьет и нормально придет на занятия. Мы покупали по рюмке, опрокидывали, закусывали бутербродом и брали следующие 50 грамм. Так в конце концов перед каждым стояло рюмок по десять пустых. В таком виде мы и пошли на занятия. И ничего. Прогуливали тоже немало. В частности, потому что рядом был парк Горького. А там — пивные палатки, девочки… что еще надо?». «Когда в компании мы пели, — продолжает Березин, — то поорать он любил, хотя к музыке особого интереса не проявлял. Вообще был веселым парнем». «Он очень любил компанию, — вспоминает другой его сокурсник Борис Захаров. — Мы ходили на танцы, играли в преферанс». Причем в преферанс он играл очень своеобразно. Один из его друзей вспоминал в интервью журналу «Профиль»: «Если Лужков проигрывал каких-нибудь пять рублей, то потом заставлял тебя играть сутками. пока свои деньги не отыграет».
Химическое министерство роста
Кроме веселых троечников и картежников в нефтегазовом институте учились и абсолютно другие ребята. Номенклатурные дети разного рода начальников из министерств и ведомств нефтяной и газовой промышленности СССР Их родители определяли в этот ВУЗ, чтобы легче было потом устраивать отпрысков в «профильные» министерства и ведомства. В одной группе с Лужковым училась невзрачная, но всегда очень хорошо одетая девочка Марина Башилова. Поговаривали, что ее папа — большая шишка в нефтяном министерстве. Вскоре сокурсники убедились, что это правда. Марина Башилова пригласила как-то ребят из своей группы к себе домой на вечеринку. Жила она в доме на проезде Серова, буквально в двух шагах от Кремля, почти напротив здания ЦК КПСС. Лужков тогда впервые попал в огромную отдельную квартиру с высокими потолками, кожаными диванами и дубовой мебелью. После этой вечеринки, как вспоминают сокурсники, Лужок очень изменился. Он начал активно ухаживать за Башиловой. «Марина, конечно. могла бы выбрать себе кого-нибудь поэффектнее, чем Юра, — с улыбкой рассказывал корреспонденту журнала «Профиль» сокурсник Лужка Борис Захаров. — Но. значит, увидела что-то такое в Лужкове». Ухаживания становились все более серьезными, и молодые люди стали проговаривать перспективы совместной жизни. Лужкову, видимо, дали понять, что хотя у папы возможности очень серьезные, но ему будет трудно помогать человеку с не очень правильной характеристикой с места учебы. Поэтому, когда в конце третьего курса к студентам-нефтяникам Комсомол и Партия обратились с призывом «Добровольцы — на целину!», Лужков вызвался в первой десятке. «Жили мы просто в степи под навесом, — вспоминает тот же Борис Захаров, — а если дождь, то уходили в сарай к скотине и спали на земляном полу. Прижимались друг к другу и спали. Пили мы там чай, козье молоко. Иногда, конечно, и водку пили с казахами. Пробыли на целине до первого сне га». За эти несколько месяцев Лужков сумел добиться главного: по окончании работ ему вручили знак «За освоение целинных земель». Выдавали его в основном комсомольским функционерам, и потому обладатель значка к ним как бы приравнивался. Для студента с далеко идущими планами это было весьма кстати. Ценность значка Лужок оценил сразу после начала сессии. Даже однокурсники одалживали у него этот значок, чтобы экзаменатор «имел снисхождение к ударнику сельхозтруда».
На пятом курсе Лужков женился на Марине Башиловой и переехал в «министерскую» квартиру в проезде Серова. Естественно, что после заключения такого брака Юре уже не грозило распределение куда-нибудь на Новый Уренгой или в Нефтеюганск. Вместе с женой его распределили в 1958 году в Научно-исследовательский институт пластических масс Министерства химической промышленности СССР головную организацию научно-производственного объединения «Пластмассы». Марина Лужкова проработала в НИИ пластмасс до конца жизни. А Лужкова, после того, как в НИИ он вступил в партию, двинули, естественно, в министерство. Тесть помог ему настолько весомо, что в 1964 году, в возрасте 28 лет, Юрий Михайлович стал заведующим отделом Министерства химической промышленности СССР Чтобы двигать зятя дальше, на пост начальника главка, а затем и заместителя министра, нужны были весомые анкетные аргументы и Лужкову пришлось поехать на еще одну «целинную землю». По законам советских времен, на очень большие должности ставили людей, хоть немного знакомых с реальным производственным процессом в своей отрасли. Лужков же с самого окончания института был знаком только с процессом бумагооборота приказов и постановлений. Была и еще одна проблема с дальнейшим продвижением Юрия Михайловича. Его пагубное пристрастие к алкоголю становилось все очевиднее и обернулось маленьким скандалом. В 1973 году Юрий Михайлович поехал в заграничную командировку в Венгрию. Мадьярские товарищи, как в те времена полагалось, накрыли великолепный стол с токайскими винами. И у Лужкова прямо во время застолья случился инсульт.
По двум этим причинам в 1974 году он покинул министерство и возглавил опытно-конструкторское бюро «Химавтоматика», огромную организацию с двумя тысячами сотрудников. (Впрочем, сам Лужков, в 1996 году в одном из интервью почему-то сказал, что в «Химавтоматике» работало 20 тыс. человек.) Чтобы вернуться в министерство с серьезным повышением, все нужно было делать быстро и жестко. Как вспоминает работавший тогда с Лужковым Лев Алалуев, в «Химавтоматике» шефа за глаза называли Дуче. Не только за сходство с итальянским диктатором, но и за общий с ним стиль руководства и поведения. «Мы его очень боялись, — вспоминает бывший подчиненный Лужкова из «Химавтоматики». — Его боялись все директора наших заводов по всей стране. Он мог очень эффективно наорать, просто по стенке размазать. Хотя с русским языком у него было неважно, он мог экспромтом говорить часа два. Любил перед праздником собрать руководителей отделов — «на минуточку, подвести итоги». Везде уже столы накрыты, все уже начали — а он не меньше часа обрисовывает «текущий момент». С подчиненными в провинции Лужков и подавно не церемонился. В одной из командировок принимающая сторона накупила всяких деликатесов для высокого гостя из Москвы. В гостиничном номере было жарковато, и Юрий Михайлович снял почти всю одежду, уселся на кровати, скрестив по-турецки ноги в длинных сатиновых трусах. И начал поедать деликатесы прямо руками с бумаги. Местные начальнички стояли рядом по стойке смирно. На них это произвело сильное впечатление. В конце 70-х по «Химавтоматике» пошел слух, что «карьерный изгиб» Лужковым пройден успешно, и Дуче возвращают в министерство, на должность заместителя министра. Сослуживцы навели справки у компетентного человека в министерстве и поняли, что в ближайший год замминистра ему не светит: «Ваш Лужков не имеет необходимой карьерной ступени: он не работал в партийных органах. Ну, хотя бы каким-нибудь инструктором покрутился бы где-нибудь в горкоме. ЦК даже не будет рассматривать такую кандидатуру». Все же в 1986 году Лужкову удалось вернуться в Министерство химической промышленности в ранге начальника главка и члена министерской коллегии. Со спиртным он категорически «завязал» после скандального микроинфаркта. Но на пост заместителя министра его все не назначали. Тем более, что к тому времени отец Марины Лужковой давно удалился отдел. Да и сама жена Марина серьезно заболела. Идти на партийное поприще Лужку уже было не время. Но к партийной карьере приравнивалась и карьера советская. И Лужок опять уходит за «значком целинника», в органы Советской власти. заместителем председателя исполкома Моссовета. Его назначил на эту должность Борис Ельцин, тогдашний партийный глава города.
Повитуха кооператоров
Через год работы в Мосгорисполкоме Лужков был назначен председателем Московского городского агропромышленного комитета. На этом месте он запомнился тем, что глубокой ночью мог неожиданно приехать на какую-то крупную овощную базу и заставить дремлющих работников судорожно возобновить разгрузку или погрузку вагонов с гнилой картошкой или капустой. И еще он прославился тем. что в ответ на упреки в низком качестве продукции Московского мясокомбината своим приказом запретил допуск на пищевые предприятия торговых инспекций. В Мосгорисполкоме, кроме всего прочего Лужкову предложили заниматься развитием только что разрешенной индивидуальной трудовой деятельности, то есть регистрацией первых кооперативов. Кооператоры на Лужкова тогда буквально молились, поскольку он регистрировал их по принципу «что не запрещено, то разрешено». Составлением кооперативных бумажек занимались под руко водством Лужкова три женщины. Юрий Михайлович по достоинству оценил рабочие и иные качества одной из них, Елены Батуриной. Марина Лужкова скончалась от цирроза печени, и спустя какое-то время Юрий Михайлович завел с Батуриной бурный роман. Его счастливому развитию тогда мешали только, как говорят, алкогольные и психологические проблемы сына Лужкова Михаила. Но Лужков пристроил его к психиатру в Клинику неврозов имени Соловьева на Шабловке. С тех пор сын Лужкова, по свидетельству медработников, проводит в Соловьевке по месяцу почти каждый год.
Поженились радетели кооператоров в 1991 году. Вскоре жена Лужкова стала бизнесменом. По странному совпадению, именно в той области, в которой до этого преуспел муж. Батурина стала налаживать производство разного рода пластмассовых изделий. С годами дело разрослось. Лужков всегда подчеркивает, что в бизнес делах он жене не помогает. Но пластмассовые стаканчики и тарелки для сети ресторанчиков в роде «Русского бистро», открытых московским правительством, по случайности поставляются с «заводика» Елены Батуриной.
Даже многомиллионный заказ на изготовление пластмассовых стульев для спортивных арен в Лужниках Батурина, видимо, получила абсолютно без помощи мужа. Поэтому, говорят, Юрия Михайловича очень расстроила реклама, опубликованная кем-то в августе 1999 года на целую страницу в популярной газете «Московские ведомости»: «СТУЛЬЯ для ЛУЖниКОВ. Звоните. Спросите Лену». Говорят, что после этой рекламы газету пришлось спешно переименовывать в «Жизнь». Но это будет позже.
